Этот добрый жестокий мир - [ сборник ]

— Чего надо? — грубо спросил он небрежно привалившегося к водосточной трубе долговязого хлыща.

— Я от Акосты.

В форталезских фавелах Акоста считался «большим человеком», его ненавидели и боялись. Поговаривали, что именно Акоста навел полицию на портовый пакгауз, в котором застрелили отца. Карлос подобрался.

— И чего ему надо? — прежним грубым тоном осведомился он.

— В январе ты дерешься с Большим Диего, — долговязый протянул треугольный конверт. — Акоста велел передать: во втором раунде ляжешь. Держи, здесь аванс.

Кровь хлынула Карлосу в лицо, кулаки самопроизвольно сжались.

— Передай Акосте, — медленно, растягивая слова, сказал он, — что может поцеловать меня в задницу. Понял?

Долговязый с минуту молчал, затем сплюнул себе под ноги.

— Мы слыхали, что ты ушибленный на голову, — буркнул он. — Но не думали, что настолько. Пораскинь мозгами с недельку, потом я приду опять.

Карлос презрительно хмыкнул.

— Еще раз придешь — изувечу, — пообещал он.

Эстель пересекла пыльный, с растрескавшимся асфальтом переулок и остановилась перед зданием школы. Бывшей школы, а ныне пустой бетонной коробки с тремя рядами черных слепых глаз в тех местах, где были окна. По ночам здесь отсыпались окрестные клошары. С рассветом они убирались на промысел, и тогда появлялась Эстель. Ежедневно, ровно в половине девятого, как делала все пять лет, что здесь учительствовала.

Школы в парижских предместьях позакрывали сразу после того, как закон об отмене всеобщего образования вступил в силу. От Эстель избавились так же, как от миллионов других школьных учителей. Еще через месяц от Эстель избавился и Жан-Ив, попросту съехав из крошечной мансарды, которую они снимали вдвоем в относительно благополучном районе.

Эстель поежилась на ветру, плотнее запахнулась в старый штопаный плащ, затем медленно взобралась на школьное крыльцо. Сильные мира сего правы — кому нужно сейчас это образование на пороге всеобщего краха. Экономический, энергетический и социально-демографический кризисы растерзали мир и теперь неспешно, методично его добивали. Земля перенаселена, ресурсы выработаны или истощены, большая часть населения живет впроголодь. Всеобщая нищета, тотальная безработица, разгул преступности, законы не действуют или неэффективны. Локальные войны, восстания, голодные бунты, резня…

Ставка сделана на космические исследования и программы. Эстель мысленно усмехнулась, вспомнив крикливые, пафосные, оскомину набившие лозунги. «Космос — наше будущее». «Прорвемся к звездам». «Марсианские колонии уже через тридцать лет станут рентабельными!» Как же, станут… А если даже станут, Эстель через тридцать лет будет древней старухой, ей и сейчас уже двадцать восемь. «Программа «Прорыв» — единственная надежда человечества». Эстель хмыкнула. Сенсационная новость шестилетней давности на время всколыхнула мир, вызвав взрывы небывалого энтузиазма. Навигаторы межнациональной программы «Прорыв» обнаружили вход в гиперпространственный тоннель между орбитами Юпитера и Марса. Эстель закусила губу, вспомнив, о чем мечтала тогда. Ей казалось — вот-вот. Еще чуть-чуть — и человечество рванется к звездам. Найдет и заселит иные миры, разом решив социальные и экологические проблемы. Романтичная дура! Год спустя энтузиазм поутих, а затем и вовсе сошел на нет. О погрузившихся в тоннель челноках-разведчиках словно забыли. Программа «Прорыв» по-прежнему функционировала и поглощала новые и новые миллиарды в валютах всех стран. Результатов не было.

Эстель вошла в здание школы. Огибая следы ночной клошарской жизнедеятельности, двинулась по коридору с голыми стенами в классную комнату. Дети из окрестных кварталов стали подтягиваться к девяти утра — как и в прежние времена. В четверть десятого в классе собралось двадцать пять человек — мальчиков и девочек всех возрастов.

— Садитесь, дети.

Они уселись прямо на пол, и Эстель сосредоточилась, мобилизовалась. Не учить она не могла: преподавание было тем единственным, что она умела, а французская поэзия — единственным, что знала и ради чего жила.

— Сейчас я познакомлю вас с одним из моих друзей, — сказала Эстель негромко. — Его звали Артюр Рембо.

— Навигатор! Я свяжу вас с господином Ковальски через минуту.

Лицо секретарши на экране видеофона сменилось заставкой. Клим подобрался. Этот день он запомнит на всю жизнь — ему предстоит личный разговор с легендарным Стефаном Ковальски, в прошлом марсианским первопроходцем, а ныне директором программы «Прорыв», первым по значимости человеком планеты. Правда, детям рассказывать о беседе Клим не станет: у него нет и не будет детей, как и у любого пилота-межпланетника с искореженными радиацией хромосомами.

— Соединяю.

Клим вытянулся по стойке «смирно». Вот оно, знакомое каждому узкое костистое лицо с резкими чертами и властным, дерзким взглядом глубоко запавших серых глаз.

— Навигатор Клим Платов!

— Садитесь, навигатор. — Директор программы «Прорыв» глядел на собеседника исподлобья, с прищуром, будто оценивая. — Меня интересует ваше профессиональное мнение. Допустим, космическому кораблю предстоит совершить посадку на планету земного типа. Предположим, управление полностью автоматизировано, но случилась беда: экипаж погиб, на борту — только пассажиры. Какие у них шансы благополучно приземлиться?

От неожиданности Клим сморгнул. Он не знал, зачем понадобился директору программы «Прорыв», и никак не предполагал, что для ответов на гипотетические вопросы.

— Теоретически… — неуверенно начал Клим.

— Теоретические шансы мне прекрасно известны, — прервал Ковальски. — Степень надежности автоматики в моей компетенции. Интересует ваше мнение, навигатор. Ваше личное мнение.

— Зависит от того, куда именно высадка, сэр. Насколько хорошо планета изучена, насколько…

— Это понятно, — вновь прервал директор. — Допустим, общие сведения есть. Размеры планеты, география, напряженность магнитного поля, плотность и состав атмосферы — все известно. Итак?

— Процентов пятьдесят, сэр, — выпалил Клим. — Я думаю, шансы уцелеть у пассажиров снизятся вдвое. Любая внештатная ситуация, и…

— Что ж, — директор энергично кивнул. — Спасибо. Благодарю за службу.

— Служу человечеству, — промямлил Клим уставную фразу в погасший экран.

Получасом позже он поднялся на лифте на крышу стоэтажной свечи в центре Москвы. Вывел из ангара флаер и взмыл над городом. Флаер был его гордостью — роскошью, доступной очень немногим — на двигательную смесь уходила значительная часть немалой зарплаты навигатора.

Город внизу походил на подбитый исполинский механизм, центральные системы которого еще функционировали, а периферийные устройства уже потеряли мобильность, ороговели и теперь лишь хаотично дергались. Там был дефицит электричества, дефицит продовольствия, там едва ходил транспорт, а люди жили и умирали по своим, трущобным законам, не имеющим ничего общего со справедливостью и гуманизмом.

Клим был оттуда, из самых низов. За счет стальной воли и отчаянного упорства пробившимся, ухватившим шанс, выпадающий раз на миллион. Сейчас, разменяв пятый десяток и превратившись, по сути, в тренированную, волевую, нелюдимую и бесплодную машину, он зачастую жалел, что этот шанс не выпал кому-то другому.

Стефан Ковальски по очереди оглядел членов совета директоров.

— Подытожим, — предложил он. — Итак, из четырехсот вошедших в червоточину разведчиков восемь вернулись. Выводы?

Челноки-разведчики уходили в тоннель поодиночке, попарно и группами в течение шести лет. Челноки с порядковыми номерами 39, 97, 101, 184, 215, 300, 322 и 373 достигли противоположного конца червоточины, локализовали экзопланету с условным названием Надежда и вернулись невредимыми. Следов остальных трехсот девяноста двух на выходе из тоннеля не обнаружилось. Сгинули они, расщепившись на атомы или погибли в тоннельных рукавах — было неизвестно. До сих пор эту информацию держали в секрете. Полностью ею владела лишь управляющая верхушка программы «Прорыв», частично — полудюжина навигаторов.

— Выводы довольно очевидны, директор, — осторожно проговорил первый зам. — Мы собрались здесь, чтобы принять решение, не так ли?

Выводы и в самом деле были очевидными. Тоннель походил на реку с бурным течением. По течению — от Надежды к Земле — беспрепятственно сплавлялись суда. Те же, что пытались преодолеть реку против течения, с вероятностью девяносто восемь процентов гибли. Перемещение в обоих направлениях происходило мгновенно, только на пути туда оно заканчивалось фатально для каждых сорока девяти из пятидесяти стартовавших.

По данным запущенных к поверхности Надежды исследовательских зондов, местные атмосфера и климат идеально подходили для колонизации, а количеством месторождений полезных ископаемых Надежда многократно превосходила Землю. Экспорт металлов и топлива через тоннель мог стать той самой панацеей, которую человечество безуспешно пыталось найти.